читать дальшеЧерновик
Молча жжешь мои страницы,
Растираешь пепел в пальцах.
Если хочется напиться -
Можно больше не стесняться.
Если хочется заплакать...
Дым в глаза? Должно быть, едкий.
Одурманивает мякоть
На ночь принятой таблетки.
Если хочется скандала -
Больше не с кем. Рад, я верю.
Знаешь, как она рыдала,
Оставляя ключ под дверью?
В недрах огненного рая
Трупы строк покорно тлеют,
Я на свечке догораю
Неожившей Галатеей.
Души слов выходят стоном
Сквозь обугленные раны...
Черновик ночей бессонных
Нерожденного романа.
Этот город
Ты не знаешь, но этот город безумно стар -
Все холмы, на которых стоял он, сошли на нет.
Он успел позабыть свой язык и молчать устал,
Здесь часы отстают на четыреста тысяч лет.
Ты не видишь, но этот город давно ослеп,
Хоть таращит оконные бельма тебе в лицо.
Он на ощупь обрубками улиц найдет твой след,
Загоняя в ловушку отживших свое дворцов.
Ты же чувствуешь - этот город пронзает дрожь,
Он бессмысленно жаден до эха твоих шагов.
Как и я, он боится, что ты навсегда уйдешь
В пантеон не сходящих на землю чужих богов.
Что останется - строчки стертых до дыр молитв
И века по маршруту: святилище - дом - кабак?
Этот город, конечно, дождется, он терпелив.
Ты прости меня, либе, но я не умею - так.
Оле Лукойе
Каждый вечер - задернуты шторы,
Чай заварен, открыто вино.
Скоро детские страхи, как воры,
Потихоньку полезут в окно.
Будут свечи гореть до рассвета,
Создавая нехитрый уют.
Страхи курят мои сигареты -
Хорошо, хоть стаканы не бьют.
Я кормлю их стихами с ладони -
Непросохшие строчки горчат,
И окурки ростками агоний
Мне впиваются в кожу плеча.
Боль навылет серебряной спицей...
Гости, кажется, снова пьяны.
Значит, к детям слетят на ресницы
Только самые сладкие сны.
Утро смоет отметины с кожи,
Манит призраком счастья кровать.
Нам со страхами вместе, похоже,
Не одну еще ночь коротать.
Без причин
Мне грустно, бес. Мне грустно без причин. И тает мир мороженым на блюдце, как сумма очень малых величин... а мне зачем-то хочется вернуться. Вернуться в ночь, вернуться во вчера, в слепое неоправданное лето, и греть глинтвейном наши вечера, и путаться в ладонях и монетах, которые ты вытряхнул, смеясь, из всех своих бесчисленных карманов, а мы на них рассматривали вязь и разбирали реверсы по странам.
Мне грустно, бес. Посмейся надо мной за глупую беспочвенную веру в отсутствие кинжала за спиной и в то, что мир теперь не черно-белый, и будет чайник фыркать по утрам, и кофе в банке на двоих не хватит, а, значит, чашку пьем напополам, и ты такой смешной в моем халате, напяленном спросонья впопыхах. Кусочек масла плавится на тосте, как солнца луч на брошенных стихах, и до щеки дотронуться так просто...
Мне грустно, бес. Тебе пора идти. Не прячь лицо, не прячь - ведь ты не плачешь? Я знаю, нам с тобой не по пути, и рухнет мир, случись оно иначе - расписаны для нас календари чужими равнодушными руками... Глаза в глаза... не надо, не смотри, когда шепнешь: лети, мой ангел. Amen.